Если случилось тебе быть умным, то человеческая тупость может вызывать иной раз приступы вполне объяснимой печали. Ну вот, скажем, придумал ты хорошее, бойкое название, содержащее в себе референсную шутку, с гордостью демонстрируешь его своим знакомым и… Происходит грёбаное ничего. Цитата не распознана, шутка не понята, и только смотрят на тебя два мутноватых глаза, а горошина мозга между ними почему-то считает идиотом не себя, а тебя. Грустно.
Ну или вот, скажем, выползаешь ты в кои-то веки из своей пещеры на свидание, общаешься, и в порыве вдохновения вворачиваешь в бодро струящийся искристый речевой поток какую-нибудь великолепную остроту, ожидая, что тебя раскусят, поймают, и можно будет вместе посмеяться над провалившейся атакой, или же развить тему, превращая шутку в повод для активного взаимодействия двух миров, но… Нет. Тончайший соус заглочен вместе с грубой пищей, а между стеклянных глазных бусинок мелькают, как в одноруком бандите, дизайнерские туфельки, бриллиантики, машинки, денежки. Пичалька.
Тогда вздыхаешь ты, машешь на прощание ручкой, сочиняешь по дороге домой какой-нибудь простецкий блюз и тут же его забываешь, преодолеваешь лёгкое сопротивление, достаёшь из сумки клавиатуру, ставишь на подставку айпадик, смотришь какое-то время на чистый белый лист, и вдруг…
Мне нравится растворяться. Есть в этом что-то совершенно необыкновенное. Момент перехода незаметен так же, как остаётся неуловимым момент засыпания. Вот ты есть, сидишь за столом на кухне, пишешь одну фразу, другую. А потом поток фраз соединяется, они начинают литься из тебя одна за другой, появляясь словно сами по себе, и то, что они описывают, вспыхивает и горит так ярко, как никогда не бывает во всех остальных ситуациях — ни в медитациях, ни в анализе, ни в обыденных мыслях. Горит, светится, испускает энергию, вдруг освещая соседние участки, обнажая новые, невидимые ранее связи, забытые эмоции, жизненные фрагменты. И ты горишь, и это легко, и это тяжело, потому что кажется, что поток этот больше тебя, русло твоё звенит от напряжения, и круглая твоя душа живёт какой-то своей, непонятной никому жизнью.
И нет силы, способной заменить это. Нет способа пережить то же самое как-то иначе. Чуть приближается к подобным переживаниям состояние транса на танцполе с той лишь разницей, что исчезновение там имеет другую природу, затрагивает какие-то другие ноты твоей внутренней партитуры, порой не оставляя после себя вообще ничего, кроме смутного ощущения безвозвратно утерянного куска времени. Изредка я исчезаю в работе, и, кажется, в своё время именно поэтому я её и выбрал.
Мне сложно понять пока, что происходит в эти моменты. Ещё не удалось мне разобраться, кто исчезает, а кто появляется. Иной раз мне кажется, что в эти моменты нет ни того, ни другого, есть просто действие вдохновения, происходящих самих по себе событий, рождающихся самих по себе слов, проявляющейся спонтанно реальности — чистого акта творения.
Я знаю только, что такие моменты действуют на меня необычайно освежающе. Из меня словно достают пробку, мешающую свободному движению жизненной силы, и тогда я просыпаюсь, становлюсь более подвижным, моя речь делается более бойкой и креативной, в голову начинают приходить самые невероятные идеи.
Что тут можно сказать. Если это и есть Flow, то я не против оставаться потоком всегда.
