После моего возвращения на Родину думать о загранице я не мог ещё долго. Так вышло, что именно на этот период выпало необычайно изобильное количество разнообразных кризисных ситуаций. Я расстался с женой, меня предал лучший друг, я крепко обжёгся в своих следующих отношениях, потерял работу, оказался в достаточно серьёзной изоляции, столкнулся с крысятничеством близких мне людей, ухнул в вакуум, из которого не смог своевременно выбраться. Именно ТАМ начали трещать по швам мои иллюзии относительно того, насколько хорошо и привольно живётся за границей. Мнение, сформировавшееся из прочитанного в книгах, увиденного по телевизору и услышанного из восторженных «первых уст» со всей дури налетело на рифы неприятной реальности.
Оказалось, что крупные западные компании точно так же больны корпоративным похуизмом (я работал в большой и сырной бюджетной организации), менеджмент которой точно так же озабочен в большей степени прикрытием своей задницы нежели стремлением к какой-то «великой» или же, на худой конец, «общей» цели, о которой так любят писать романтические бизнес-космонавты наподобие Кови со товарищи. Рвачество, интриги и тотальное хуеположничество оказались для меня весьма неожиданными атрибутами рая. Мелкие же компании тоже оказались не свободными от всех грехов и грешков, которыми страдают мелкие компании по всему белому свету. Всё это надолго ввергло меня в пучину тотального отрицания жизни ТАМ.
Однако возвращение не принесло желаемого облегчения. Хаос, возникший из краха привычного мировоззрения, естественно, не исчез в одночасье. Понадобились годы кропотливой работы, чистки, сортировки и синтеза, чтобы из полной анархии снова начало проглядывать некое подобие цельной структуры.
Именно тогда, когда туман и дым войны стали понемногу рассеиваться, стало понятно, что среди обломков полученного опыта есть отдельные фрагменты, которых мне очень не хватает здесь.
Одним из таких необычайно привлекательных свойств стало эфемерное на первый взгляд, но всепроникающее ощущение личной свободы, неограниченности роста «сверху». Живя в Беларуси, равно как и в России (а я получил и такой опыт), очень сложно не поддаться чувству обречённости, исходящему из наличия неподвластной тебе воли, постоянно принижающей и подавляющей чувство твоего собственного достоинства. Если рассматривать жизнь в стране через призму метафоры большой семьи, то наши белорусско-российские папы и мамы — это авторитарные манипулятивные родители, живущие и укрепляющиеся, самоутверждающиеся ЗА СЧЁТ, но НЕ ДЛЯ и НЕ ВО ИМЯ своих отпрысков.
Динамика же данных «семейных» отношений упорно движется к своему садистскому экстремуму, когда оскорбление и унижение становится де-факто нормальным, общепринятым протоколом коммуникации между её членами.
Самым драматичным во всей этой истории является, на мой взгляд, то, что подавляющее большинство населяющих наши необъятные граждан по проведённым недавно опросам такую позицию всячески одобряет и поддерживает. «Еби меня, мой господин» — словно сообщает нам глас народа. — «Я хочу, чтобы ты ебал меня жёстко и бескомпромиссно», добавив что-то там ещё про железную руку и остальные элементы bdsm-инструментария.
Мне же, как ни крути, ближе несколько иная модель отношений. Мне нравится, когда обе участвующие стороны вовлечены не в разные, но в один и тот же социальный проект, приводящий к обоюдному обогащению, усилению и росту. Когда родительские фигуры заботятся о гармоничном развитии и созревании своих чад вместо подавления их воли для упрощения достижения своих собственных корыстных целей. Если подобное кажется вам иллюзией, то мы с вами вряд ли найдём общий язык.
Однако, бороться с сексуальными девиациями других — задача неблагодарная. Если человек хочет плевков, пощёчин и втаптывания в грязь — это, в конце концов, его выбор. Проблема заключается исключительно в необходимости делить спальню с большинством подобной ориентации. Как бы ты ни старался удерживать нейтралитет, всё равно найдётся кто-то, кому непременно захочется вовлечь тебя в свои master-slave напарники. Потому что здесь так принято, так установлено веками, и нечего из себя строить девственницу.
И тогда нужно либо бороться, либо уходить, пока дверь ещё открыта. Пока что (всё ещё) будущее видится мне очень смутно. Бороться мне не за что — ведь мне, как я ни старался, так и не удалось отыскать чувство идентичности своему народу. Я не чувствую ни гордости за своё прошлое, ни симпатии к своему настоящему; у меня нет корней и нет привязанностей. Так уж получается, что всё больше косвенных признаков указывает на то, что я снова закрою дверь с другой стороны.
Причём на этот раз, скорее всего, окончательно.
