Мне бы хотелось, чтобы каждый родитель знал и помнил всегда, что он — причина радости и страданий своего ребёнка. Мне бы хотелось, чтобы каждый родитель со всей ответственностью относился к своей роли творца новой личности. Мне бы хотелось, чтобы каждый отец и каждая мать знали причины боли и причины счастья и умели передать это знание своим детям. Чтобы каждый из членов семьи мог сделать весомый вклад в создание прочного фундамента новой жизни, дать надёжные причины для созревания гармоничного, сильного человека, естественно и легко ориентирующегося в бесконечном движении окружающего мира. Мне бы хотелось, чтобы каждый, планирующий завести ребёнка, прежде совершил один…
Я — дитя глубины. Как так получилось, не знаю. Быть может, с рождения, быть может, с детства, но так было всегда, сколько я себя помню. Мой мир залегал в непреодолимом удалении от всего, что творилось вовне. Свет наружного мира здесь настолько тускл, что его можно ненароком спутать с предрассветным видением. Здесь нет привычных вам звуков, есть только редкие раскатистые призывные песни неведомых глубоководных существ. Я вырос в этих местах, привык к ним, и они сделались для меня родными. Мой мир — атмосферы давления и чутьё вместо зрения. Мой мир — черпанье жабрами вместо вдохов, ультразвуковые призывы вместо голоса. Мой мир…
Три разноцветные лампы с зажжёнными в них свечами стоят на табуретке, между ними прочно устроился небольшого размера вечно-медитирующий Будда, оживляемый мягкими бликами подкрашенного камнями и стекляшками светильников пламени. В открытое окно врывается свежий январьский воздух, из динамиков небольшой аудио-системы струятся звуки неторопливого задумчивого lounge, вокруг стоит жуткий беспорядок, на диване несколько подушек образуют что-то вроде гнезда. Грусть уже немного отпустила, оставив после себя лёгкое послевкусие облегчения, следующего за длительным напряжением расслабления, поэтому я на кухне завариваю кофе, наливаю в него бейлиз и в задумчивости сажусь за кухонный стол.
Тебе тяжело, мой мальчик, я знаю. Тебе трудно и сложно, и хочется сесть, обнять коленки руками и зареветь. Такой большой мир и такой сложный, такой непонятный. И откуда ждать окрика, и как уберечься от оплеухи — неясно. Ну как тут не заплакать? Как не сесть на землю и не разразиться рыданиями, пытаясь своими всхлипами заставить пространство сжалиться и прекратить эту нескончаемую муку. Мальчик мой, мальчик. Бедный мой мальчик. Ты открыл глаза и что ты увидел? Ты обнаружил, что твой мир весь состоит из страха. Ты понял, что всё это время ты не жил, а боялся и боже… Мой мальчик… Ты…