Снотворное принимают для того, чтобы спать. Но иногда его принимают для того, чтобы проснуться, когда человеку снится, что он не спит.

Нож для Фрау Мюллер

Никогда, слышите, никогда не рассчитывайте на свежую голову и острый ум при предполагаемом джет-лаге. Считается, что на каждый час смещения часовых поясов уходят одни сутки на адаптацию. И если мой план ускоренного приспособления мог помочь при двух-трёх часах сдвига, то при десяти часах он оказался, конечно же, бессилен. То есть вставал я более менее бодро, какое-то время чувствовал себя свежим и полным сил, но по прошествии пары часов эффект сходил на нет. На меня нападала жуткая сонливость, сопровождающаяся такой зевотой, что я опасался вывихнуть себе челюсть или ненароком проглотить какой-нибудь элемент заграничного быта. Но спать было категорически некогда, приходилось встряхиваться, по возможности пить кофе и вставлять спички в глаза, чтобы не закрывались. Приблизительно в таком образе я и предстал перед своими американскими коллегами. За окнами дождь уже не моросил, а лил как из ведра, покрывая окна психоделическими разводами и наполняя фоновое пространство равномерным баюкающим шумом. Впрочем, иногда мне начинало казаться, что даже закрой я уши — шум не исчезнет.

В какие-то моменты реальность отступала совсем и возникало ощущение сна. Вообще говоря, перепутать сон с реальностью — это довольно неприятно. Потому как когда мы спим, воображение наше частенько позволяет нам делать всякие удивительные вещи, которые в иной ситуации могли бы показаться неуместными. Впервые я осознал эту замечательную истину на личном (увы) опыте, очень мужественно и по-взрослому отмечая получение паспорта большим количеством водки и исчезающе малым количеством закуски. Проснулся я на следующий день от того, что мне приснился довольно странного сюжета сон, будто бы я бегаю по лесу от неведомых (но злобных) преследователей, имеющих целью сдать меня, драгоценного, в ближайшее отделение милиции. Но не тут-то было — легкоатлеты так просто не сдаются! Зато, как выяснилось, у них отлично получается цепляться конечностями за коряги (не беговая дорожка, чай) и смачно падать телом в удачно подвернувшуюся глино-грязь. Затем сюжетная линия прерывалась, и моему взору последовательно представали другие, по-видимому, не вполне связанные между собой видения. Прислонённый к стволу дерева человек, смотрящий немигающим взором в дождливое небо. Другой человек, размахивающий зонтиком в каком-то одному ему понятном танце. Я, наступающий кроссовком в ручей, но отчего-то ничуть этим не огорчённый. Пара человек, мокнущая на остановке под поломанным зонтом…

Можете себе представить мои чувства, когда я обнаружил в коридоре два куска глины со шнурками. В художественных фильмах принято такие моменты иллюстрировать с помощью вспышек и кратковременной «врезкой» фрагментов неожиданного воспоминания. Бах! — неровная и скользкая, очень скользкая тропинка. Бах! — чья-то нога утопает в вязкой грязи. В ванной меня ожидало следующее озарение. Кажется, раньше это было подстилкой для пикников. Теперь же это было похоже… Нет, я не буду говорить, на что это стало похоже. С каждым шагом озарений становилось всё больше и больше, пик же «просветления» пришёлся на весьма непростой разговор с мамой (папа к тому моменту со мной уже не разговаривал). Помимо обязательных для данного случая эмоциональных эпитетов и всевозможных сравнений объекта с экземплярами животного мира, в разговоре всплыла ещё масса интереснейшего фактического материала, которым моё собственное сознание решило меня не обременять. Этот в высшей степени поучительный эпизод помимо прочего добавил в мою копилку знаний понимание того факта, насколько сложно отличимыми могут быть действительность и иллюзия. Так что теперь я не был застигнут врасплох этим ощущением и изо всех сил старался контролировать течение своего сна, не позволяя себе ничего «лишнего». Иногда, правда, я неожиданно просыпался у кофейного автомата, но в целом всё же мне удавалось довольно сносно владеть ситуацией.

Домой я вернулся измотанным до невозможности. Лёша, подбросив меня, вернулся на работу, и я остался в компании Мымры. Повинуясь внутреннему зову, первым делом я отправился на кухню. Поколебавшись немного в раздумьях над тем, что сделать сначала — заварить кофе или налить виски, налил себе и того, и другого. Мозг был явно не в настроении решать даже простенькие головоломки. Есть не хотелось, так как добрые компаньоны угостили меня ланчем. Захватив свои напитки, я отправился в кабинет. Виртуальность, виртуальность… Что бы там ни говорили, вряд ли кто-то сможет меня переубедить в том, что интернет — одно из величайших достижений двадцатого века. Интернет — своего рода информационный срез жизни человечества, среда обмена знанием, окно в другое измерение. Совершив ряд нехитрых действий на этом множестве, можно получить подборку, наиболее приближенную к твоим собственным интересам. В мире столько всего любопытного, зачастую остающегося за рамками мейн-стрим изданий, но в то же время широко представленного в сети. И при этом нет необходимости в утомительном просмотре блока новостей для того лишь, чтобы не пропустить одно-два интересных события (в год). Поэтому я искренне не понимаю людей, ратующих за «освобождение» человечества от компьютеризации и виртуализации. Если вы, мои негодующие друзья, находите в сети лишь порнографию и тупость, это означает лишь то, что вы ищете исключительно порнографию и тупость. Получше следите за тем, что ваше подсознание вбивает в строчку поисковика и обвинения станут ненужными.

Однако виртуальность тоже имеет свои границы. В Минске стояла глубокая ночь, поэтому никого из друзей в онлайне не обнаружилось. Стало немно грустно. Впрочем, оставив сообщение в одном из форумов, неожиданно получил ответ. Посмотрел профиль — человек оказался из Штатов, а я и не знал раньше. Погода за окном не радовала, если так пойдёт и дальше, то мой осмотр достопримечательностей рискует превратиться в изучение всевозможных видов, подвидов и разновидностей дождя. Вообще говоря, для окрестностей Сиэтла дожди — явление привычное. Здесь даже есть несколько популярных анекдотов (или их адаптаций) на эту тему.

Турист спрашивает мальчика в Сиэтле:
— Мальчик, в вашем городе хоть когда-нибудь бывает ясно?
— Не знаю, сэр, мне всего пять лет.

Так что удивляться особенно не приходилось, было лишь немного обидно, что погода испортилась как раз перед моим приездом. Впрочем, прогнозы вселяли некоторый оптимизм, а может это просто виски начинал действовать.

Через какое-то время вернулся Лёша с Анютой, дома стало веселее. Анюта вообще обладает уникальном свойством — там, где она появляется, заскучать совершенно невозможно. Покончив с обязательной программой в виде разных рутинных переодеваний, умываний и ужинов, Анюта переключилась на разбор подарков. Звездой среди них стала некогда любимая, но забытая во время переездов кукла. Изюминкой этой игрушки была способность передвигаться, поднимать и опускать руки с микрофончиком, но главное — она могла петь. Перед тем, как начать свою песню, динамики издавали протяжный вой наподобие сирены или клаксона, после чего шёл весьма оригинальный текст. Привыкнув к своеобразному звучанию и вслушавшись, становилось понятно, что кукла поёт «Такого как Путин». Послушав некоторое время этот шедевр в исполнении копеечных динамиков я, кажется, стал догадываться о причинах проявленной родителями при сборах рассеянности. Мне уже безумно хотелось эту куклу потерять самому, причём несколько раз и с особой жестокостью. Но ребёнок был счастлив, и бесконфликтного способа обезвредить это издевательство не находилось. Тем временем Анюта уже практически выучила нехитрый текст (всё, что можно было разобрать) и изредка принималась подпевать.

Стало понятно, что из дому пора ретироваться. Заодно можно было наконец по-человечески отметить мой приезд и начало отпуска брата. Лёша предложил посетить местный суши-бар, я не возражал. Было любопытно сравнить местное качество суши с тем, что можно попробовать в Минске. Созвонившись с Людой мы выяснили, что с нами она пойти не может и чадо придётся брать с собой. Признаюсь, эта новость меня несколько озадачила. Мне вообще пока никак не удаётся привыкнуть ко всем этим жёнам и детям, которые неминуемо появляются у друзей и приятелей. Пригласишь так кого-нибудь зайти, пивка выпить, а тебя спрашивают: «Мне одному приходить?». «Ну, можешь Макса захватить». Неловкая пауза. Сборы не заняли много времени, и вскоре мы с прикованной пристёгнутой к детскому креслу на заднем сидении Анютой выруливали из нашего уютного домика в вечерний Редмонд.

Первое, что бросилось мне в глаза внутри бара — это места для ожидания. Небольшая скамеечка, на которой можно подождать, пока не освободится какой-нибудь столик. Когда мы приехали, всё было занято, так что изобретение это оказалось весьма кстати. К слову, в Минске ничего подобного я не встречал, коли мест нет — не остаётся ничего другого, кроме как искать другое заведение. Хочешь не хочешь, приходится становиться более прозорливым и заказывать столики заранее, не полагаясь на удачу. Спонтанность спонтанностью, а попасть вечером (особенно пятничным) в кафе в Минске бывает очень проблематично. О причинах этого феномена можно спорить, но доминирующая на данный момент теория гласит, что так происходит исключительно от того, что люди в Беларуси стали жить хуже. И не просите меня это объяснить, у меня не получится. Бар состоял из небольшого зала, в центре которого располагалась кухня, где повара на ваших глазах готовили всевозможные виды суши. Кухня была обнесена транспортёром, на который выставлялись новые блюда, и с которого посетители забирали то, что им приглянется. Понятно, что традиционное меню в данном случае подходит мало, так что способ оценки блюд здесь был немного отличным от обычных ресторанов. Различались они по цвету каймы у тарелки, на стенке же висел заметный плакат с пояснениями, сколько стоит каждый «цвет». Вокруг транспортёра располагались, собственно, столики.

За один из таких столиков через какое-то время устроились и мы. Подошёл официант, приготовился принимать заказ. Здесь нас ожидал небольшой сюрприз — оказывается, у заведения истёк срок действия лицензии на продажу алкогольных напитков (и пива, увы), а новую они получить ещё не успели. Так что пришлось довольствоваться колой и минералкой. Больше мы ничего не заказывали, потому как всё остальное регулярно проезжало рядом. То ли я проголодался, то ли суши действительно были восхитительны. На мой, не слишком разборчивый, вкус отличались от минских они довольно выгодно. Что, в принципе, и не удивительно — ведь как ни крути, а со свежим лососем или тунцом в Беларуси не очень. Отчего-то вспомнился эпизод в «Бригантине», когда за соседним с нами столиком устроилась компания японцев. Листая меню, они искренне (как мне показалось) смеялись и бурно обсуждали друг с другом прочитанное. Порадовал ценник, сейчас не вспомню конкретных цифр, но блюда в среднем были существенно дешевле, чем на родине. Здесь суши вполне можно было наесться, а не просто раздразнить аппетит.

Однако, по мере насыщения наступил момент, когда стало кристально ясно — пора. Рубеж, до которого можно было только есть, был пройден, пришло время выпить. Посему мы подозвали официанта, который старательно пересчитал разноцветные тарелки, расплатились и покинули бар. Затем, в целях продолжения культурной программы, было решено переместиться в ирландский паб несколькими метрами дальше. Про убранство паба рассказывать особо нечего — уютный такой бар, с преобладанием массивных деревянных элементов. Какие-то картины и фотографии с пояснениями на стенах. В этом пабе я выучил значение двух новых для себя слов: "pitcher" и "appetizer". Первое означает кувшин, в нашем случае с пивом, а второе — всего-навсего закуска. Есть же вот у некоторых народов привычка давать красивые названия совершенно незначительным вещам. Поскольку мы были не голодны, то взяли себе пива и этих самых аппетайзеров. Анюте любезная официантка выдала детское меню-раскраску и карандаши, которыми его можно было исчирикать. Тоже невероятно ценное изобретение, дающее взрослым возможность некоторое время спокойно поговорить. Отчего-то не ожидаешь таких манёвров в преимущественно пивном заведении.

Но не так-то легко нейтрализовать Анюту. Концептуально замалякав всех присутствующих на страничке персонажей, ребенок стал искать аудитории. Поскольку ближайшие взрослые были уже достаточно изучены, да ещё и явно были заняты беседой, не оставалось ничего другого, как выбраться из-за стола и пристать к кому-нибудь другому. В качестве первой жертвы цели была выбрана пара немолодых дам за столиком в углу чуть поодаль. Анюта подошла к ним, протянула свой шедевр и с энтузиазмом воскликнула: «Смотри, что я нарисовала!» Дамы всплеснули руками в умилении, и с воодушевлением стали хвалить столь юное дарование. На английском, понятное дело, языке. Немного опешив от потока незнакомых слов, Анюта временно сбежала к своему столику, где взяла небольшой таймаут на обдумывание. Поразмыслив, она сообразила, что реакция всё же была положительной, вероятно даже хорошей. Решение пришло незамедлительно — раз что-то получилось хорошо, нужно это дело повторить. Мы же с братом эту мысль тем временем позаимствовали и пополнили бокалы пивом. Откровенно говоря, я немного напрягся, наблюдая за действиями Анюты. В голову лезли злобные заметки о том, что в Америке ни в коем случае нельзя общаться с чужими детьми, так как это чревато судебными разбирательствами. Да и не то чтобы общаться, взглянуть нельзя на чужого ребёнка. Стоит ли говорить, что действия этих посетительниц кардинально расходились с упомянутой точкой зрения. Анюта вновь подошла к ним со своим рисунком, и всё так же беззаботно повторила: «Смотри, что я нарисовала!» Дамы в ответ всё так же благожелательно принялись отвешивать маленькому чуду комплименты. Анюте это дело очень понравилось, и она решила проверить парочку за соседним столиком. «Смотри, что я нарисовала!» — восклицала она, уже нимало не беспокоясь о том, что её собеседники разговаривают на другом языке. В ответ — позитивно-заряженный поток поощрительных слов, широкие улыбки и восхищение.

Тем временем, папа восходящей звезды стал осуществлять робкие попытки сбить немного Анютин энтузиазм, не без основания подозревая, что посетителям этот спонтанный бенефис рано или поздно надоест. Однако, пока что ему удавалось лишь оттянуть часть внимания на себя. Посетители стали распрашивать его об Анюте: говорит ли она по-английски, сколько ей лет и чем её кормят всегда ли она такая активная. Судя по спокойствию, с которым Лёша давал ответы на этом неожиданном интервью, я понял, что представление это далеко не первое. Анюта, ещё немного повыступав, всё же соблаговолила вернуться на своё место за столиком. Тем более что результат своего творческого прорыва вполне удачно удавалось демонстрировать проходящей время от времени мимо официантке. Мы же покамест закончили с пивом, расплатились, попрощались с залом, раскланялись и удалились.

По дороге домой мне было о чём подумать — в этот непростой день произошло много событий. И хотя пока что мне не удавалось объять их все и хоть как-то проанализировать, было понятно, что в жизни моей они оставят свой след. В очередной раз удивился, насколько много произрастает в голове дивных стереотипов малопонятного происхождения. Из чего пока что можно было сделать один лишь вывод — не брать на веру то, что сообщается различными СМИ и циркулирует в слухах. Лучше всего увидеть всё собственными глазами, услышать собственными ушами, потрогать собственными руками и (что немаловажно) подумать над всем пережитым собственным мозгом. В крайнем случае, если нет никакой возможности попутешествовать самому, лучше почитать мнения живых, реальных людей. Мнения профессиональных журналистов зачастую отдают шаблонностью и очень часто несут в себе какой-то идеологический заряд, пользы от которого ни уму ни сердцу нет абсолютно никакой. Обычные же люди живут несколько другой жизнью и сталкиваются немного с другими проблемами. И хотя стиль их повествований может не отличаться особой изысканностью, от них можно почерпнуть много того, что невозможно было бы узнать из новостей, газет и журналов. Мне оставалось лишь порадоваться возможности выбраться из своего привычного окружения и поглазеть наконец на мир по ту сторону земного шара. У меня было ещё несколько свободных дней в запасе, и я всячески настраивал себя держать глаза открытыми. Но для начала надо хорошенько, как следует выспаться.

Продолжение следует…

Умывшись с дороги, мы перебрались на кухню, чтобы слегка перекусить. Хоть я и валился с ног, но от ужина решил не отказываться — терпеть не могу спать голодным. Здесь меня ждал небольшой сюрприз — брат, зная о моей любви к виски, прикупил к моему приезду бутылочку хорошего односолодового скотча. Плану по скорейшей адаптации уже ничто не угрожало, других причин для исключительной трезвости тоже не находилось, так что вскоре на столе оказалась пара стаканов, и мы налили себе по чуть-чуть сего волшебного напитка. Я люблю виски — за неповторимый аромат, за богатый вкус, за ощущение тепла, которое он дарит. Люблю неторопливость, которую можно себе позволить, беседуя за стаканчиком. Так бывает здорово посидеть в каком-нибудь уютном месте в хорошей компании, вести неспешный разговор, согревая в руке бокал, распространяющий вокруг лёгкую ауру тонких ароматов. Впрочем, любовь мою разделяют далеко не все. Так уж получилось, что вокруг этого напитка сложилось много стереотипов, особенно в пост-советских странах. Виски — это самогон, говорят люди, привыкшие пить залпом всё, что бы им не налили. Проследить корни этого мифа довольно сложно, но за отправную точку вполне можно взять изобретение перегонки — времени, когда любой алкоголь был самогоном по определению. Все крепкие напитки прошли непростой этап в своей истории, в который они были всего лишь плохо очищенным спиртом различной степени вонючести. Не миновала эта судьба ни виски, ни бренди, ни его именитого братца — коняк. Все они гнались из всего, что сбраживалось, разливалось во всё, что не протекает и заливалось внутрь всего, что ходит и (случается) разговаривает.

Ждать мне оставалось совсем недолго, посадка должна была вот-вот начаться. Я сидел в кресле зала ожидания и вяло осматривал окрестности. Смертельно хотелось кофе, но идти и искать его источник не было ни сил, ни времени. От усталости сознание перешло в режим экономии ресурсов и существенно сбросило детализацию восприятия окружающего. Звуки слились в равномерный гул, из которого изредка выделялись какие-то детские восклицания. Почему-то удивило, насколько чисто дети говорят по-английски. Надо же — такие маленькие, а уже успели научиться. «Картинка» тоже страдала. Зона уверенного видения сузилась до небольшого «окна», так что приходилось иной раз поворачивать голову, чтобы разглядеть что-нибудь.

Вдруг в поле моего зрения попал один чернокожий парень. Не знаю, что в нем было особенного, но глаз мой за него «зацепился». Может, в нём было что-то характерное, а может быть мне просто было лень в очередной раз пошевелить головой. Сколько ему было лет — не могу сказать. Я вообще не очень хорошо определяю возраст по внешности, здесь же у меня не возникло даже предположений. Но интервал был, вероятно, от двадцати до тридцати с лишним. Одет он был в какую-то тёмную дутую куртку, свободные светлые штаны, кроссовки. На голове у него был берет неопределенного цвета, предположительно хаки. В руке парень держал белоснежный CD-плеер. Отчего-то чрезвычайно хотелось узнать, что же он сейчас слушает. Хип-хоп? Блюз? Джаз? Симфонии Чайковского? Ещё не давал покоя вопрос — почему, собственно, CD? Не mp3, не мини-диски, а именно CD? Почти любой из вариантов намного практичнее. Один компакт — это 70—80 минут музыки, потом его нужно менять. Не такое большое дело, но всё же — открыть плеер, достать диск, найти от него коробку (или сумку для компактов), достать следующий диск из коробки, вставить в плеер, закрыть плеер, убрать на место коробку. Ужасное количество движений. Мысль о каких-то меломанских предпочтениях отметалась сразу из-за очевидно никудышных наушников. Хотя бывают и такие меломаны, которым сам факт сжатия музыки намного важнее, чем неспособность их аудиосистемы эту самую музыку в нужном звучании воспроизводить.

Вид ночного Чикаго впечатлил, похоже, не меня одного. Пара американцев, у которых я одалживал ручку, тоже восхищались вовсю. При этом кто-то из них заметил, что ночной Нью-Йорк ещё интереснее. Что ж, если представится такой случай — я не против проверить. Люди вовсю глазели в окна, редкие пассажиры остались безучастными к картине за бортом. Я подумал было, что заслонил собою весь обзор, но, бросив беглый взгляд на свою соседку, вспомнил, что ей эти пейзажи совершенно не интересны.

Посадка была мягкой — лёгкий толчок, и наш самолёт уже скользит по взлётной полосе. Я немного взбодрился, хотя усталость продолжала давать о себе знать. К нам обратился командир экипажа, сообщил об успешной посадке, ещё раз извинился за задержку, сообщил что все рейсы уведомлены о нашем опоздании, пожелал удачного пути от всего экипажа, люфтганзы и звёздного альянса. Какое-то время мы ещё выжидали, пока освободится нужный терминал, так как в графике произошли некоторые изменения.

Ночью похолодало, так что плед оказался совершенно не лишним. По информации, которую время от времени выводили на экраны телевизоров, за бортом было что-то около минус пятидесяти градусов по Цельсию, и мысль об этом тоже не согревала. Я уже подумывал было достать-таки старательно утрамбованную в багажный отсек куртку, но, устроившись получше под пледом, я пригрелся и успокоился. За окном проплывали еле различимые в темноте облака, вдалеке угадывалась линия горизонта — большего нельзя было разобрать при всём желании. Лёжа под пледом в полумраке салона, заполненного спящими и дремлющими пассажирами, стало как-то очень уютно. Время от времени по салону проходили стюардессы, с сильным запозданием реагируя на вызовы некоторых неугомонных пассажиров. Пару раз мне даже удалось услышать негромкий звуковой сигнал (которым по всей видимости сопровождается вызов), идущий откуда-то из служебных помещений. Тихим он был, конечно же, в салоне — в самих «помещениях» он должен был быть существенно громче. Впрочем, судя по всему, громкости его всё равно не хватало на то, чтобы разбудить дремлющих стюардесс. В голове неспешно роились неуклюжие мысли, изредка сталкивались друг с другом и вяло расползались по своим углам. Всплывали какие-то смутные ощущения и образы, возможно отголоски недавнего транса.

Наконец, после дополнительной дозаправки (самолёт, оказывается, успел сжечь часть топлива), мы снова вырулили на взлётную полосу. Мимоходом мне представилось, с какой осторожностью, должно быть, закрывал злополучную дверь новый член экипажа. Улыбнувшись этой мысли, я приготовился получить ощущения от взлёта. Взлёт проходил «как обычно». Рёв двигателей, разгон, ускорение… Как я ни пытался засечь сам момент отрыва от земли — мне это не удалось. Такое впечатление, что самолёт уже летел до этого, просто изменил направление. Впрочем, если подумать, то так оно по большому счёту и есть. Прислушиваясь к своим ощущениям, я не сразу обратил внимание на позу, которую успела принять моя соседка. Тут я наконец понял, что прикрепляя подушку к сиденью напротив, она не пыталась от неё избавиться, вовсе нет. Леди сидела, сложившись пополам, обхватив плечи руками, уткнувшись головой в эту самую подушку. Если раньше я уже понял, что совершенно не боюсь летать, то теперь к этому добавилось ощущение, что даже чужим страхом полёта я, похоже, заразиться не в состоянии. Я лишь мысленно посочувствовал своей спутнице и снова прилип к окошку.

Новость о месте у окошка меня немного воодушевила. Забросив багаж на полагающееся ему место на полке над сидениями я, слегка потревожив пожилую леди у прохода, уселся в своё кресло и стал осваиваться. Различного рода «причиндалов» здесь было побольше, чем в моём предыдущем самолёте, так что было чем себя занять до взлёта. Так, что тут у нас… Наушники… И это они называют наушниками? Панель управления в ручке кресла. Так… Каналы, переключатель TV / radio, громкость, тётя с лампочкой, лампочка без тёти — в принципе всё понятно (разве что непонятно почему нет тёти без лампочки, возможно это ограничение эконом-класса). Надо попробовать подключить свои плаги¹. А что, звук есть. Chill out какой-то, недурно. Так, что-то не то. Определённо что-то не то. В чём причина? Кажется, начинаю догадываться. Chill out играет только в одном ухе. Присматриваемся к ручке, видим дополнительное гнездо. Нет, ну это же надо! Для каждого канала отдельный выход. Послушать chill out в плагах мне не грозит. А жаль — они очень недурно приглушают внешний шум. Любопытно — есть ли в природе адаптеры из обычного стереоджека под два отдельных выхода? Штука-то несложная, но что-то мне подсказывало, что спрос на неё вряд ли велик, а посему на рынке её скорее всего не встретишь. По крайней мере у нас.

Франкфуртский аэропорт изнутри произвёл на меня впечатление супермаркета. Причём довольно большого супермаркета. Всюду яркие витрины, много света, много рекламы. Только время от времени зачем-то встречаются табло с расписаниями вылетов, да информационные панели. Я остановился возле сверкающей витрины «Rolex», чтобы сделать пару звонков и на минуту задумался. Дело в том, что «Rolex» на меня всегда производили странное впечатление. Когда я их вижу, меня начинает терзать вопрос — неужели стиль и роскошь — несовместимые понятия? Всем известно, что «Rolex» — очень дорогая марка, но боже мой, какие же они страшные! Или же, быть может, «роскошь» уже оформилась в отдельное направление, наподобие «трэш» или «кич»? Или всё же принципиально невозможно достичь той же стоимости часов, при этом не обезобразив их таким количеством камней? Впрочем, наверное, я неправ.

Роуминг работал, телефон радостно нашел сеть и подключился. Я позвонил, успокоил всех переживающих, поделился первыми впечатлениями. Впрочем, в роуминге особенно не поболтаешь — довольно накладно. Тем более, что расценки заранее я узнать не удосужился. Отзвонившись, я решил не терять времени зря и не особенно увлекаться осмотром аэропорта, прежде всего нужно было найти свой гейт. Застревать где бы то ни было в мои планы не входило, посему я взял свою «ручную кладь» в руки и побрёл по указателям в предположительно нужную мне сторону. По прошествии некоторого времени человек в аэропорту вынужденно «перестраивается». Блуждающий в поисках очередного указателя взгляд, голова слегка приподнята, выражение лица сосредоточенное. Процесс бесконечного поиска поначалу настолько захватывает, что на подмечание деталей окружения внимания уже не хватает.

Так, я чуть было не пропустил новый для себя вид эскалатора — горизонтальный. То есть это, в принципе, и не эскалатор вовсе, просто «бегущая дорожка». Поначалу я решил, что он предназначен для людей, которым тяжело передвигаться, но позже (забегая немного вперёд) я оценил её возможности в полной мере. Покамест же я вполне мог себе позволить обойтись и без неё. Тем более что совершенно неожиданно я упёрся в очередь на прохождение контроля нужного мне гейта. В очереди мы встретились и перекинулись парой слов с моими старыми знакомыми по перелёту. Впрочем, вскоре движение очереди отдалило нас друг от друга и предоставило своим мыслям, попутно избавив от неизбежных неловких пауз.

Тем временем очередь постепенно продвигалась вперёд, и потихоньку начинали вырисовываться контуры «повышенных мер безопасности». Людей на контроле тщательно обыскивали, причем не выборочно, а всех подряд. Это меня немного взволновало. Дело в том, что сделать полноценную кредитку перед поездкой мне, естественно, в голову не пришло. Поэтому ехал я с наличностью. На жизнь, на подарки, про запас. И вот пришла светлая мысль наличность эту везти не в кошельке, не в сумке, а в специальном таком поясе, предназначенном как раз для этих целей. Приспособление это надевается, собственно говоря, на пояс, под рубашку, и затем заправляется в штаны (ну и там уже как повезёт). Мысль, которая фоном маячила при выборе этого решения, но которой не было уделено достаточно внимания на этапе сборов, стала вдруг неожиданно очевидной. Сумка будет обнаружена, и её необходимо будет представить для досмотра. Фантазия мигом дорисовала сцены обыска, более тщательного досмотра багажа, дознания с особым пристрастием, пытки… Подумав, от пыток всё же пришлось отказаться. Делать же что-нибудь сейчас уже было решительно поздно, поэтому единственное, что мне оставалось — это дожидаться своей очереди и следить за дальнейшим развитием событий. Возможно, даже принимать в нём некоторое участие.

Наконец, подошла моя очередь, и офицер (почему-то я решил что правильно их будет называть именно «офицер») на освободившемся пункте сделал рукой приглашающий жест. «Офицеров» на кажом пункте было двое — один мужчина, другой — женщина. По не вполне понятным мне соображениям мужчин обыскивали офицеры-мужчины, женщин — женщины. Видимо, такой порядок был заведен с целью исключить возможность сексуального подтекста. Очевидно также, что устанавливался этот порядок ещё до сексуальной революции. При нынешнем же положении вещей он, напротив, вызывает, по моему мнению, много вопросов. Следуя инструкциям, я выложил из карманов в лоток все устройства и предметы, снял куртку и обувь, после чего предстал перед офицером для досмотра. Беглым, отработанным движением офицер провёл ладонями по моим бокам и несколько ближе к поясу. Наткнувшись ладонью на застёжку «тайничка», он поинтересовался, что это. «Началось», — подумалось мне. «Это… Это просто пояс для наличности», — ответил я, потихоньку наливаясь краской. Впрочем, реакция офицера была менее бурной, чем рисовало мне воображение. «О... Вам необходимо предъявить его для досмотра с остальными вещами», — ответил мне офицер лишенным эмоций голосом. То ли профессиональная выучка, то ли просто усталость.

Кое как «извлеча» сумку, я положил её к остальным вещам. И тут офицер всё тем же бесцветным голосом обронил, указав на мои штаны: «Take it off». Не знающим английского языка сообщаю, что переводится это как «снимите». Я опешил, но решил повиноваться. Происходящее прекрасно вписывалось в моё понимание «тщательного досмотра», поэтому в голове моей не промелькнуло ни тени сомнения, и я уверенным жестом ухватился за пояс, размышляя, стоит ли снимать штаны полностью, или же достаточно просто дать офицеру убедиться, что на поясе у меня ничего больше нет. Впрочем, размышления мои были прерваны самым бесцеремонным образом. «No…», — произнес офицер. Перед глазами моментально пронеслась типичная для боевиков сцена, в которой главный герой в замедленном движении кричит это самое «No…», и в затяжном прыжке летит навстречу какой-нибудь опасности. Но мой офицер не стал прыгать и хватать меня за руки. Он просто сказал: «Нет, нет, нет! Я имел в виду ваш пояс…». Немая сцена. Очередь, о присутствии которой я на время практически позабыл, ликовала. Очень хотелось развернуться и раскланяться, под крики «бис», но я ограничился лишь смущённой улыбкой на пунцовом лице. Как можно быстрее одевшись, я поспешил ретироваться.

Стоит ли говорить, что оставшееся до вылета время мне было совершенно не до осмотра местных витрин. Добравшись до зала ожидания своего гейта, я просто сидел, рассеивая остатки смущения своим пунцовым лицом, обращенным в окно с видом на взлётную полосу. По правде говоря, лицо у меня краснеет не сильно, так что в моём случае это скорее ощущение, чем видимый эффект. Но тем не менее. Впрочем, довольно быстро я пришёл в обычное для моей поездки приподнятое расположение духа. Конфуз — это не то, что может надолго выбить меня из колеи. За окном взлетали и садились самолёты, сновали погрузчики. Один из погрузчиков привлёк моё внимание тем, что подъехав к месту назначения, начал совершать какие-то хитрые манёвры. Для начала он приподнялся. Ну, этим нас уже не удивишь. Да и механизм «приподнимания» мне представить всё же проще, чем «приседания». Так что 1—0 в пользу автобуса из предыдущей части. Потом он начал как-то хитро раскладываться, от него отделилась платформа с грузом и стала подниматься. Чего только не придумают.

Пришла пора подниматься на борт. «Борт» оказался значительно вместительнее внутри, чем тот, на котором я летел из Минска. Сиденья располагались по два у окон, и рядом из четырёх сидений в центре. По пути к своему месту я успел заметить выдвижные телевизоры, платный бортовой телефон (к оплате он принимал, конечно же, кредитки), значок «hot spot». И вот, наконец, оно — моё место. Ура! Удача! Атлантику пересекать я буду сидя у окошка!

Продолжение следует…

Перелёт из Минска во Франкфурт занимает часа два времени. Заскучать мне в эти два часа не удалось ни на минутку. Мои компаньоны развлекали меня и, я подозреваю, себя в том числе, постоянно что-то спрашивая, рассказывая, чем-нибудь шурудя. Я узнал название деревни, в которой то ли живут, то ли любят отдыхать ребята, узнал о том, что они тоже летят в Америку, в Калифорнию. Также узнал и то, что летят они на ПМЖ (что, тем не менее, не мешало им одновременно с этим приглашать меня в гости в свою деревню). Между делом мы перекусили, попутно восторгаясь бесплатностью еды и напитков. Хотя старший на момент посерьёзнел и сказал, что при такой стоимости билета еда, вероятно, не такая уж и бесплатная. Парень определённо смышлён. Пару раз подошли родители — поинтересоваться, как у нас дела. Честно говоря, мне показалось, что переживали они, скорее, за меня. К этой мысли меня подтолкнула еще и фраза папы ребятишек: «Если что, вы им скажите, что папе пожалуетесь. Тогда они, скорее всего, присмиреют».

Не прошло и полгода, и я наконец-то решил описать свои впечатления от поездки в США. Думаю, сейчас самое время — мысли немного поулеглись, образы завязались, но еще не успели потускнеть. Всё же это моя первая «честная» зарубежная поездка. То есть поездка в «настоящее», дальнее зарубежье. Первый полёт на самолёте, первый трансатлантический перелёт, первые контакты с иностранцами в их естественной среде обитания. Очень много чего было в первый раз, оттого и впечатления получились весьма необыкновенные.

Начать, наверное, стоит с того, что я чрезвычайно волновался перед поездкой. Волнение меня просто «захлёстывало», переполняло, накрывало с головой. Никакие попытки успокоиться толком не помогали. Энергия волнения была значительно больше той, что я мог рассеять или поглотить. Тем не менее была от него и своеобразная польза — продолжительные переживания привели меня в удивительное состояние полной открытости новому, отказу от привычного взгляда на жизнь, даже к каким-то несвойственным для меня в обычной обстановке поведенческим паттернам. Всё это, конечно, не могло не внести свой вклад в эмоциональную окраску увиденного.