Оказывается, у меня есть поклонники. Этот факт меня смутил до невозможности. Ведь сам я не особенно серьёзно отношусь к своему творчеству. Я не сижу, не шлифую свои тексты, не размышляю долгими осенними, зимними и прочими вечерами над способами упаковки слов в предложения, на композицией повествования, не подбираю ритмы и не пытаюсь управлять скоростью. По-крайней мере, я не делаю этого осознанно. Поэтому мне всегда кажется, что моё творчество недостойно похвал. И вот, смотри ж ты. Кто-то читает, кому-то нравится, кому-то помогает. Нет, правда, каждый раз, когда я слышу об этом, мне начинает казаться, что меня разыгрывают. Я смущаюсь, отшучиваюсь и пытаюсь…

Вы таки будете смеяться, но всё снова упёрлось в детство и проблемы с родителями. Это неприятно, это отрицается, над этим смеются, но факт остаётся фактом — каждый раз, распутывая хитросплетённый клубок сложных эмоций, я упираюсь в холод детства, отсутствие поддержки, тепла, поощрения, в запрет жизни, чувств и желаний, в удары по больному в качестве основного средства коммуникации, в обвинение как средство управления и прочия, прочия, прочия. Это совсем НЕ ерунда. НЕ мелочь. НЕ оправдание. Это нельзя игнорировать. От этого НЕ получится отмахнуться. Это действительная картина моего мира. Которую я только начинаю понемногу разноображивать.

Один из самых тяжёлых моментов — когда подсознание устраивает забастовку. Движок работает, колёса вертятся, дым коромыслом, но движения нет, эффективность ниже плинтуса. Заставлять, насиловать себя в такие моменты выходит себе дороже. Говорю это как человек, изогнувший себе по нервному делу сетчатку глаза. Вчера, обнимая без всякой видимой причины своего фаянсового друга, я понял, что надо бы снова немножечко поберечь себя. Это обидно, но ничего не поделаешь. Загоняться по этому поводу — лишь подливать масла в огонь. Но я буду продолжать делать всё, что задумал, пусть и не так эффективно, как мне того хотелось бы. Останавливаться совсем не вариант.

Ноябрь — время психической жатвы. Время, когда опадают вместе с листвой подпорки внешних стимулов и препятствий, и остаётся лишь приглашающее серое ничего. Ничто больше не сдерживает плод, он созрел и готов ухнуть вовне. Высветить всё наэкспонированное за очередное суетное лето. Завершить ещё один снимок, сделанный при помощи хитро выплавленной линзы с вкраплениями того и сего. Обладающей уникальным коэффициентом мутности, разбросом нечёткости, боке близорукости и аберраций ясности. Время, когда внутреннее и внешнее меняются местами, безжалостно встраивая сокровенное в равнодушный фрейм пустоты вечности.