Тогда, под градом палочных ударов, я начал кричать. Я начал кричать так, как не кричал никогда в своей жизни. Крик рвался из самых глубин моего существа, на время я стал самим олицетворением ярости. И вот, когда я дошёл до самого пика этого безумного напряжения, вдруг выяснилось, что отступать больше нельзя. Как только я останавливался перевести дыхание, за моей спиной вырастал монах с плоской бамбуковой палкой и начинал яростно лупить меня по плечам, сопровождая действие таким же безумным криком. И всё начиналось снова.
Мой голос был сорван, во рту стоял привкус крови. Мои плечи раздулись, лопнули, потом запеклись и снова лопнули. Каждый удар палки пронзал всё тело обжигающей болью. Мои руки сцеплялись в замок, потому что иначе мне не хватало сил выдавать то же количество энергии. За одну сорокаминутную сессию моя одежда пропитывалась потом так, что её можно было выжимать, а высохшая одежда покрывалась узорами соли.
Тогда я начал учиться. Мне кажется, с такой скоростью я не учился ещё никогда. Я понял, что сама эта боль — мой помощник. Я вдруг почти физически ощутил, как беру рукой эту энергию за загривок и несусь куда-то с невероятной скоростью.
Во мне один за одним словно взрывались заряды. Жизнь пронеслась перед моими глазами, и далеко не самая приятная её часть. Каждое воспоминание несло свой заряд боли, который больше не было нужды сдерживать, и я жёг их почти с наслаждением. Отправлял в эту прожорливую ненасытную топку, помогающую мне выскочить из лап ума, возвращаясь в который, я неизменно получал новую серию ударов. Однако и воспоминания скоро закончились, так что пришлось учиться дальше.
Я пытался хитрить, пытался игнорировать, пытался бороться, пока наконец не научился смиряться. Для этого мне пришлось перешагнуть через страх смерти, через физическое ощущение паники, через невозможность дышать и глотать слюну, через разламывающуюся от перенапряжения голову.
В конце концов я принял происходящее. Я готов был провести в дзендо целую вечность и умереть, если потребуется. Поэтому меня не взволновали неожиданные отмены перерывов, превративших и без того суровое испытание в настоящий марафон на выживание. Иной раз, когда монах снова наседал на меня, мной овладевало некое злобное злорадство. Я почти кричал ему в лицо: “Убей меня, ну же! Мне всё равно! Я или пройду испытание, или решу свой коэн, или сдохну!”
Когда же вдруг возвращались мысли и панические настроения, я поднимал сложенные ладони кверху в жесте, обозначающем: “Мне требуется помощь!”
И монах незамедлительно возникал за моей спиной снова.
